В конце мая этого года в больнице скончался Аркадий Федорович Крашенинников, историк архитектуры русского классицизма, один из авторов биографического словаря русских архитекторов XVIII-XIX веков, ветеран Великой Отечественной войны.
Он ушел в возрасте 94 лет, пронеся сквозь войну и сталинские лагеря любовь к жизни и искусству архитектуры, будто в нем таился таинственный стержень, который позволял ему пережить все переломы судьбы своей молодости.
Неутомимый исследователь - он ставил перед собой глобальные задачи и во многом достигал их, оставив бесценное наследие своих исторических изысканий, во многом открыв для России новые грани архитектуры, особенно 18 века.
Родился историк архитектуры в 1922 году в Петрограде. Учился на искусствоведческом факультете Всероссийской академии художеств. Участвовал в Киевской археологической экспедиции М.К. Каргера. Его дипломную работу «История здания Академии художеств» высоко оценил сам И.Э. Грабарь.
Будучи 19-летним студентом Академии художеств, он пошел на фронт ополченцем 27 июня 1941 года. Участвовал в боях на Ленинградском фронте, был ранен, попал в плен, испытал ужас немецкого концлагеря. В марте 1945 года освобожден частями Красной Армии, затем - сталинские лагеря. Награжден орденом Отечественной войны II степени, многими медалями. Принимал участие в юбилейном параде, посвященном 50-летию Победы.
В 1953 году Крашенинников смог вернуться в Ленинград и стал работать в Инспекции охраны памятников (ГИОП). Закончил аспирантуру ЛИСИ, защитил диссертацию о Валлен-Деламоте и Кокоринове. С 1965 года заведовал Отделом архитектуры в Музее Российской академии художеств. В 1967 году он переехал в Москву и начал работу ученым секретарем, затем заведующим сектором в Центральном НИИ теории, истории и перспективных проблем архитектуры. В первой половине 1970-х одно время возглавлял Научно-методический совет по охране памятников Минкультуры СССР. С 1991 года работал заведующим сектором в Музее архитектуры имени А.В. Щусева.
В конце 1990-х – начале 2000-х под его научным руководством (конечно, с использованием трудов предшественников, в первую очередь М.В. Дьяконова) вышли две книги – биографические справочники «Зодчие Москвы времени барокко и классицизма» и «Зодчие Москвы времени эклектики, модерна и неоклассицизма», охватившие временной период с 1700 по 1917 год.
Собранные по крупицам краткие биографии, атрибуции и адреса исчезнувших и сохранившихся построек. Это труд, посильный целому научному институту. Однако на самом деле это были лишь побочные плоды титанического научного проекта, которому Аркадий Крашенинников посвятил последние десятилетия своей жизни: он задумал собрать и систематизировать биографические сведения обо всех архитекторах, работавших на территории необъятной Российской империи. Его небольшой кабинет на задворках талызинской усадьбы на Воздвиженке был от пола до потолка завален книгами, архитектурными журналами, бесчисленными папками с чертежами, архивными выписками, газетными вырезками, почтовыми конвертами. В докомпьютерную еще эру он вел переписку с институтами, исследователями, краеведами, энтузиастами со всего Советского Союза, добывая все новые биографические сведения, а потом скрупулезно пополнял свою картотеку.
Он мечтал, конечно, издать многотомную энциклопедию русских зодчих всех времен, но увидел при жизни только первый том – на букву «А» (Архитекторы Российской империи с начала XVIII века до 1917 г. Биографический словарь. Том 1. М., 2008).
Всего А.Ф. Крашенинникову принадлежит около 200 научных работ. Он издал две книги об архитекторах - Александре Кокоринове и Владимире Максимове (фактически открыв для истории этого талантливого, но малоизвестного архитектора «русского стиля»). Он «открыл» для России позабытую в стокгольмском архиве коллекцию чертежей и рисунков немецкого дипломата-шпиона 1720-х гг. Фридриха фон Бергхольца – уникальный источник информации об облике русских городов того времени.
Он успел написать и издать интереснейшие мемуары – «Раскопки в пропасти забвения. Воспоминания о XX веке».
В 2011 году Аркадий Федорович принял важное жизненное решение - уйти в монастырь, на ладожский остров Коневец.
Ниже мы приводим несколько весьма увлекательных отрывков из творческого наследия историка.
А.Ф. Крашенинников (1996)
История Стокгольмской коллекции русских чертежей или шпионаж против России, принесший ей пользу через 200 лет
Прорубив окно в Европу, Петр Великий дал возможность русским увидеть западный свет, а европейцам легко (а подчас и назойливо) заглядывать внутрь России. Уже через несколько лет после основания Санкт-Петербурга в новую столицу буквально хлынули различного рода иностранцы, которые стали налаживать деловые, коммерческие, политические связи, и одновременно внимательно изучать нашу гигантскую страну, внезапно так ярко проявившую себя. Многие из побывавших в Российской империи в те годы вели здесь по горячим следам записи, которые затем охотно читались в Европе и имели там устойчивый спрос на книжном рынке.
Хотя все эти труды предназначались, прежде всего, для западного читателя, они стали позднее ценными источниками для историков России. Среди многих путевых очерков, записок и отчетов одним из наиболее замечательных трудов этого плана считается "Дневник камер-юнкера Бергхольца".
Его автор Фридрих Вильгельм фон Бергхольц (Friedrich Wilhelm von Bergholz, 1699 - 1771) посетил нашу страну в 1721-1727 гг. в свите герцога Голштинского Карла-Фридриха и вел здесь очень подробные записи о всем, что встречал его сюзерен и сопровождавшие лица. Надо заметить, что молодой человек был не случайно назначен в эту свиту. Его отец, как многие немцы, поступил на военную службу к Петру I, получил звание генерала, участвовал в осаде Выборга (1710 г.) и Прусском походе 1711 г. Детство и юность молодого Бергхольца прошли в России, он хорошо знал местные обычаи, русский язык и только после смерти отца в 1717 г выехал в Голштинию, где затем поступил па службу ко двору местного герцога. Вскоре возникла идея женитьбы голштинского герцога, на дочери русского императора. В свиту жениха попал и камер-юнкер Бергхольц.
Дневник, который вел Бергхольц, был по сути внутренним протоколом жизни герцога в России. Но записи отличались такой живостью и наблюдательностью, что слава о дневнике разошлась довольно широко. Рукопись читали и копировали. Уже после смерти автора дневник был опубликован в 1785-1788 гг. сперва в журнале (1), а затем и издан отдельной книгой, которая вошла в золотой фонд России, как ценное свидетельство дотошно наблюдательного современника. Ее постоянно цитировали и до сих пор продолжают приводить в работах по истории России петровского времени. Русский перевод этой книги был опубликован в середине XIX в. и затем многократно переиздавался (2).
Способности Бергхольца к острому и внимательному восприятию любых мелочей были тогда же замечены в соседней с Голштинией Швецией, только что бесславно закончившей с Россией долгую Северную войну. Швеция никак не собиралась мириться со своим поражением и готовилась к реваншу. Ей было важно собрать многообразную и точную информацию о своем враге. Для этого требовались наблюдательные люди. Записки Бсргхольца были внимательно изучены и автор их взят на заметку. Через некоторое время способный голштинец был, говоря современным языком, "завербован".
Тем временем герцог, с которым Бергхольц побывал в России, умер и на престол вступил его юный сын Карл Петер Ульрих, наполовину русский по матери и доводившийся в этой связи племянником императрице Елизавете Петровне. Она не имела прямых наследников и в качестве будущего преемника избрала своего полунемецкого племянника. Его вызвали в Петербург, перекрестили в православную веру и нарекли великим князем Петром Федоровичем. В небольшой спите наследника, вывезенной из Голштинии, оказался и Бергхольц, получивший придворный чин обер-камергера и исполнявший при князе скромную должность библиотекаря.
Хранитель книг был трудолюбив и усерден. В Петербурге у него появилось весьма своеобразное увлечение: страстная любовь к российской архитектуре. Он очень любил общаться с архитекторами, выпрашивал, выменивал или покупал у них чертежи. Если не получал подлинников, то добивался возможности снять с них копии, для чего имел специального помощника, перерисовавшего чертежи не очень красиво, но быстро и достаточно точно.
А в Петербурге в это время работали над проектом коренного преобразования столицы, в связи с чем делали новый план города. Все здания, расположенные на главных улицах, были вымерены во всех своих деталях, исполнены точные "обмерочные" чертежи.
Берхгольц с помощью своего помощника снимал их копии. Развив чрезвычайную энергию он за весьма короткое время собрал огромную коллекцию не только самых замечательных столичных зданий (частью даже авторских оригиналов, или повторений), но и полные развертки (то есть последовательные изображения фасадов) всех основных улиц северной столицы: 306 чертежей, на которых изображено 331 сооружение. Над изображением каждого дома он сам с немецкой аккуратностью и дотошностью подробно писал имя и звание владельца, наличие жильцов и всякие другие данные, например количество солдат, находящихся в данном здании "на постое", указывал, где аптека, где трактир и подобные сведении, имевшие определенный смысл. Владей таким материалом, любая армия вторжения не испытывала бы никаких затруднений даже при захвате города ночью: имелся портрет каждого дома и описание, что в нем находится.
Кроме петербургских изображений Бергхольц собирал архитектурные чертежи, относящиеся к постройкам в других российских городах - Москве, Твери, Туле, Киеве, Митаве - столице вассального России Курляндского герцогства. В 1746 г. один из камердинеров наследника был арестован, а Бергхольца попросили выйти в отставку и вернуться в Голштинию. Впрочем, все было обставлено вполне респектабельно и ему даже назначили пенсию в размере его жалования.
Бергхольц сумел сохранить тайну своей коллекции и благополучно вывез ее с собой почти в полном объеме. И Петербурге осталось лишь два десятка дубликатов, которые затем попали частью в коллекцию Эрмитажа. Отдельные рисунки из этих собраний были опубликованы И.Э. Грабарем в 1954 г. как работы "неизвестного любителя середины XVIII века" (3). До 1960-х годов никто и не догадывался, что это лишь остаток огромного собрания уникальных чертежей, собранных шустрым голштинцем.
Бергхольц поселился в Висмаре, немецком городе, принадлежавшем тогда Швеции, и эта страна стала негласно выплачивать ему очень солидную пенсию. Коллекция собранных им чертежей оказалась в шведском королевском архиве, где хранилась в чрезвычайной тайне. Швеция долго надеялась начать войну и победить Россию. Наконец в 1788 г. она напала на нашу страну, но шведский флот потерпел сокрушительное поражение у Готланда и не смог добраться до Петербурга. Ценнейший материал, собранный Бергхольцем в середине XVIII столетия, остался неиспользованным по прямому назначению.
Прошло 200 лет. После окончания второй мировой войны Швеция искала пути улучшения отношений с Советским Союзом. Кто то вспомнил о секретной коллекции, которая могла помочь русским в восстановлении Ленинграда, так сильно пострадавшего от фашистов. Советскому посольству в Швеции было сделано соответствующее предложение. Речь шла об эквивалентном обмене. Наш советник по культуре решил, что сделка не выгодна и отказался от нее. Коллекция осталась в Швеции, но с нее сняли покров секретности и передали Национальному музею Стокгольма в составе так называемой “Тессин - Хорлеманской коллекции” (4). Несколько позже на нее обратил внимание шведский ученый Бьерн Генрик Халльстрем (Bjoern Henrik Hallstroem), оценивший коллекцию, как уникальное свидетельство архитектурного облика Петербурга 1740-х годов и исследовавший ее в течение ряда лет. В 1960 г. он опубликовал статью “Русские архитектурные рисунки в Национальном музее Стокгольма” (5). Сличив пояснительные надписи на чертежах коллекции с подлинными письмами Бергхольца Халльстрем пришел к выводу, что все чертежи были собраны именно этим голштинцем, который собственноручно прокоментировал провал каждый чертеж. Несколько позднее Халльстрем подробно рассказал о коллекции Бергхольца в особой книге (6).
В России почти не осталось подобных материалов, документально точно свидетельствующих об архитектуре того времени. Когда в начале 1960-х годов, усилиями того же Халльстрема, часть коллекции Бергхольца - относящаяся к Петербургу и его окрестностям, была показана в Ленинграде, эта выставка была расценена историками архитектуры и реставраторами как сенсация. Она значительно изменила наши взгляды на первоначальный облик Петербурга, который оказался гораздо богаче и разнообразнее по своему архитектурному облику. Знакомство с коллекцией существенно помогло также при изучении истории и восстановлении многих памятников архитектуры.
Так шпионские наработки, собранные в 1740-х годах с целью поражения России, через два с лишним столетия стали ценным материалом для воссоздания правдивой информации о русском зодчестве первой половины XVIII века и для реставрации ряда зданий, воздвигнутых в те годы.
==========
Примечания:
(1) Bueschinngs Magasin fuer die neue Historie und Geographie. TT. 19-22, Halle, 1785-1788.
(2) Дневник камер-юнкера Бергхольца в переводе И.Аммана издан в четырех томах в 1857-1860 гг., а затем дважды переиздавался.
(3) Русская архитектура первой половины XVIII века. Материалы и исследования. - М., 1954. - С. 104 - 106, 190, 191.
(4) Название коллекции - но имени крупного военного деятеля, государственного маршала Швеции К.Г.Тессина (1695-1770), к которому, как выявил Халльстрем, Бергхольц обращался в 1749 г. с просьбой о пособии, после чего и получил 1000 экю “за оказанные Швеции услуги”. Hallstroem B.H. Ryska byggnadsritningar i Nationalmuseum, Nagra tidiga av Barthalomeo Rastrelli, Konsthisiorik Tidskrift. I960. I-II, s. 34.
(5) Hallstroem B.H. Цит. соч., стр. 20-34 Ha с.20 помещена репродукция портрета Ф.В.Бергхольца с крупными чертами лица и хитрыми, иронически глядящими глазами.
(6) Hallstroem B.H. Russian Architectural Drawing in the Nationalmuseum, Stockholm, 1963.
А.Ф.Крашенинников (1993)
Применение металла в Мариинском дворце (Санкт-Петербург)
В 1839-44 годах архитектор А.И.Штакеншнейдер построил в самом центре Петербурга дворец для дочери Николая I - Марии - одно из первых сооружений, знаменующих отход от канонов классицизма. Проект Мариинского дворца отличался не только новыми для того времени архитектурными идеями, но и серьезными достижениями в строительной технике и конструктивных решениях.
Прежде всего, это касалось несгораемых конструкций перекрытий. Грандиозный пожар Зимнего дворца в 1837 г. послужил для строителей наглядным уроком. В этой связи Штакеншнейдер проектировал перекрыть подвальный и первый этажи кирпичными сводами, а во втором и третьем - применить горшковые своды по эллиптическим потолочным балкам из листовой стали. Перекрытие бельэтажа предполагалось укрепить кованными стальными балками. В залах намечалось декорировать потолки кессонами. Эта мера, во-первых, придавала перекрытиям дополнительную прочность без увеличения их веса, во-вторых, создавала впечатление их легкости и, в-третьих, позволяла оформлять их многими способами: лепкой, живописью, окраской различными колерами или чистой побелкой. Кровля должна была покоиться на шпренгельных стропилах (1).
Конструктивные чертежи Штакеншнейдера прошли экспертизу инженера Андрея Даниловича Готмана (1790 - 1856), профессора института инженеров путей сообщения, который дал в общем одобрительное заключение, хотя и сделал несколько мелких замечаний.
Одной из самых трудных технических задач стало перекрытие круглого зала – Ротонды. В 1841 г. Штакеншнейдер и инженер М.К.Кларк представили, каждый в отдельности, проекты устройства такого перекрытия. Архитектор предлагал сделать балки из брускового железа с горшечными сводами между ними. Инженер же полагал, что можно ограничиться балками из котельного железа. Для проверки оба проекта были осуществлены в моделях. Комиссия рассмотрела модели' 25 июля 1841 г. и нашла проект Кларка более прочным, легким и выгодным (2).
Металл, как новый материал был запроектирован также в ряде других, конструктивных и декоративных элементов. К ним относятся стальные конструкции верхнего света для помещений церкви, круглого зала, квадратного зала рядом с ним, зимнего сада, ряд чугунных лестниц и пандус на чугунных конструкциях, но с деревянным полом и краснодеревыми поручнями (3), чугунные балконы в зимнем саду и на наружном садовом фасаде дворца. У боковых подъездов предусматривались чугунные кронштейны для зонтиков и фонарей. В конюшни предлагались особо длинные чугунные балки в пять саженей и аршин (11,37 м). Для оштукатуривания перекрытий были предложены металлические сетки, на них наметывался тонкий слой раствора, который намертво прилипал к сетке и значительно уменьшал возможность последующего обрушения.
Кроме черных металлов использовались и цветные. Из цинка проектировались решетки на парадной лестнице, на хорах круглого зала и большой столовой, канделябры для центрального подъезда и для парадной лестницы, зонтики и фонари у боковых подъездов. Шесть ваз большого балкона над главным подъездом следовало вычеканить из меди по трем разным моделям.
Исполнение конструкции для перекрытия Ротонды было поручено мастерам И.Самыслову и В.Семенову, выполнивших их недобросовестно. В августе 1841 г. Штакеншнейдер написал, что эллиптические балки сделаны Самысловым и Семеновым тоньше запроектированных и установлены криво. Созвали большую комиссию архитекторов в составе К. И. Росси, В.П.Стасова, К.А.Тона, А.А.Монферрана, А.П.Брюллова, Н.Е.Ефимова и самого Штакеншнейдера, а также инженеров А.Д.Готмана, М.Г.Дестрема м М.К.Кларка". Они побывали на стройке и "установили", что во многих местах балки положены криво и неверно, и недостаточное число имеют растяжек, из коих многие привинчены косо к поверхности балок, а гнезда чугунные во многих местах вделаны в стены неровно с оными, в стропилах же некоторые железные связи кривые и неправильные"(4).
Началось длительное расследование. В феврале 1842 г. Росси указал, что в некоторых балках не только допущено утончение, но использовано старое железо. Для проверки несколько балок вытащили и разрубили, Росси оказался прав: в многослойных балках подрядчики использовали вторичный материал. Подрядчики и инж. Кларк - автор конструкций, отвечающий за правильность их сооружения, вынуждены были переделать переделать всю работу за свой счет (5). А Кларка, кроме того, устранили от руководства Александровским казенным чугунолитейным заводом.
==========
Примечания:
(1) РГИА, ф. 468, оп. 35, 1842 г., ед.хр. 370, л. 29.
(2) РГИА, ф. 468, оп. 35, ед.хр. 362, лл. 2 - 4.
(3) Там же, 1841 г., ед.хр. 368, лл. 2 - 8.
(4) Там же, 1841 г., ед.хр. 369, л. 87.
(5) Там же, лл. 225 - 242.
Комментарии (0)