Михаил Хазанов. Авторские практики

«Строительный Эксперт» продолжает серию публикаций по материалам выступлений ведущих российских архитекторов, прозвучавших в лекционной части курса «Авторские практики» кафедры «Комплексная профессиональная подготовка» МАрхИ.

Архитектор Михаил Хазанов, академик Международной академии архитектуры (IAA), вице-президент Союза московских архитекторов (СМА), вице-президент Международной академии архитектуры (МААМ), отделение в Москве «Евразия», профессор МАРХИ, лауреат премии «Хрустальный Дедал», лауреат премий Москвы, «Золотое сечение», руководитель персональной творческой мастерской и архитектурно-планировочной мастерской проектного института ЗАО «КУРОРТПРОЕКТ».

Михаил Хазанов убежден: архитектор способен изменить мир к лучшему. Любой проект дает такой шанс. Но браться за объект, независимо от его масштаба и сложности, стоит только в том случае, если условия, содержание и требования проектного задания не вступают в какое-либо неразрешимое противоречие с твоими убеждениями.

Сколько себя помню, быть архитектором хотел всегда

Закончил «полтинник» — знаменитую спецшколу № 50 с архитектурным уклоном. В детстве прошел начальное обучение в замечательных изостудиях ЦДА и Дворца пионеров, бегал заниматься верховой ездой на ипподром, слушал лекции в Клубе юных искусствоведов при музее им. А. Пушкина, учился в университете для старших школьников в ЦДА.

В 1968 году поступил на вечерний факультет МАИ/МАРХИ и по правилам того времени сразу после первого семестра (как только исполнилось 18 лет) на два года отправился в армию. Все вокруг тогда меня жалели, но шестое чувство и интуиция подсказывали: не стоит сопротивляться судьбе, если она время от времени относится к тебе настолько благосклонно, что даже сложные ситуации оказываются подчас приятными сюрпризами…

Судьба, как я и ожидал, распорядилась наилучшим образом: наш замечательный 11-й отдельный кавалерийский полк в то время стоял палаточным лагерем в поле между закарпатскими городами Ужгородом и Мукачево.

Помимо ежедневного плотного общения с лошадьми, участие в многотысячных, грандиозных по размаху и масштабу батальных киносъемках таких фильмов, как «Ватерлоо» и «Бег», в избытке дарило острые ощущения.

Судьба продолжала меня опекать: в МАРХИ взяли сразу на второй курс дневного отделения факультета гражданского строительства жилых и общественных зданий (ЖОС), и с третьего курса нашу группу вели Б. Бархин и А. Некрасов.

В те докомпьютерные времена обычный курсовой проект состоял из 2, 3, а то и 5 подрамников размером 1 × 1 м, а на защиту диплома выставляли 8, 10, 12, часто 18–20 кв. м чертежей и еще, как правило, макеты… Справиться с таким объемом работ в одиночку было невозможно.

По старой архитектурной традиции на помощь приходили «рабы» — чаще всего студенты младших курсов или однокурсники, которые уже успели сдать свои проекты. Рабство в наше время было абсолютно добровольным, самоотверженно-тяжелым (иногда в канун сдачи чьего-то проекта приходилось работать две-три ночи напролет), бескорыстным и очень почетным делом. Наши преподаватели не только не боролись, но и поощряли рабство, так как видели в нем логическое продолжение учебного процесса.

Рабские команды спонтанно складывались и сплачивались исключительно на основе дружеских отношений, творческой совместимости и взаимовыручки. Со временем из них формировались самые слаженные творческие коллективы: студии, бюро, мастерские…

Добиться слаженной работы в команде, каждый игрок которой сверхактивен, самодостаточен и независим, возможно. Главный секрет успеха на больших профессиональных соревнованиях — «школа побеждать» академика И. Лежавы. На серьезных международных архитектурных конкурсах он был постоянным руководителем и «играющим тренером» наших творческих коллективов.

Студенты наступившей компьютерной эры, как правило, совсем не приучены к коллективной деятельности. Порой кажется, что они с некоторым недоверием относятся к нашим с М. Беловым ностальгическим историям о безвозвратно ушедшей эпохе великого рабства в МАРХИ, когда над одним дипломным или конкурсным проектом одновременно трудились несколько десятков помощников.

Архитектура — искусство, в котором индивидуальное синергетическим образом соединено c коллегиальным.

Если основные идеи проекта еще могут быть чем-то сугубо персональным, субъективным для каждого архитектора, то пройти весь путь развития концепции до ее реального воплощения возможно только творческим коллективом.

Моспроекты и курортпроекты

У меня было не так много мест работы: «Моспроект-1» (архитектор, старший архитектор), «Моспроект-2» (ведущий архитекор, руководитель группы архитекторов), В/О «Союзкурортпроект», ЗАО «Курортпроект» (главный архитектор проектов, руководитель архитектурно-планировочной мастерской № 7).

Большая часть моей архитектурной жизни крепко связана с двумя организациями: Персональной творческой мастерской и архитектурно-планировочной мастерской № 7 проектного института «КУРОРТПРОЕКТ».

В еще советский «Союзкурортпроект» попал случайно: зашли туда по приглашению Л. Мисожникова с архитектором А. Асадовым, с которым перед этим вместе плодотворно трудились в «Моспроекте-2», и были поражены увиденным. Архитекторы И. Василевский, Ю. Стефанчук и конструктор Н. Канчели проектировали уникальный санаторий «Дружба» под Ялтой, в Крыму, — знаменитую «летающую тарелку» на трех ногах. Ничего подобного ни в одном из «Моспроектов» я никогда не видел. Тотчас решили, что во что бы то ни стало будем работать здесь.

В 1989 году в командировке познакомился с человеком, которому срочно требовались свободные архитекторы. Так на меня свалился большой объект — целая курортная зона «Золотой пляж» в Крыму. «Курортпроектовская» мастерская, в которой я работал ГАПом, оказалась не слишком заинтересована во внеплановых срочных и сверхурочных работах. Объяснили мне это так: заказчик частный и для нашего института совсем сторонний, проект огромный, деньги на него заложены маленькие, риск большой…

В результате решил делать проект в творческой мастерской. Тем более что как раз в тот момент, в 1989 году, по инициативе президента Союза архитекторов России академика А. Рочегова были созданы первые персональные творческие архитектурные мастерские.

Вот так сразу вместе с работой появилась «Персональная творческая мастерская» (ПТМ).

Каменные кубики и золотой циркуль

В архитектуру приходят разными путями. Если вырос в архитектурной семье, то стать архитектором по семейной традиции легче. Интерес к архитектуре у меня, конечно, от родителей — мамы-искусствоведа, исследователя советского авангарда и папы-архитектора, за работой которых я с детства любил наблюдать.

Помню дачную картину: мать под абажуром возится с какими-то текстами и стеклянными негативами, над большим горизонтальным столом стоит отец в белой рубашке и что-то чертит… Вокруг него — множество чертежных инструментов, блестящих и невероятно привлекательных на вид. Один пропорциональный циркуль с самодельно нацарапанной риской, отмечающей золотое сечение, позже перешел ко мне по наследству.

В доме хранилась важная семейная реликвия — старинные австрийские кубики из спрессованной глины, купленные в магазине «Мюр и Мюрелиз» в канун 1914 года. В них часами с упоением играли еще отец со своим братом, позже я, а лет двадцать пять тому назад мой сын — сегодня уже совсем взрослый архитектор.

Считалось, что путь к профессии каждого из нас каким-то мистическим образом предопределен этим талисманом.

Из невероятных модульных кубиков можно было строить все что угодно: замки, дворцы, церкви и даже мосты…

Каким-то волшебным образом детские кубики, из которых легко построить все, что хочешь, вселяли странную уверенность в своих силах и возможностях. Частная вилла, жилой комплекс, небоскреб, бизнес-центр, школа, санаторий, микрорайон, поселок, город, мегаструктура — архитектору приходиться заниматься и тем, что он хочет, и тем, чего от него ждут. Себя надо пробовать везде и во всем.

Какие только темы ни появлялись в виде проектных заданий: поселки-трансформеры и ледяные гостиницы для Арктики, плавучие острова, бунгало на Сейшелах, музей нефти в Баку и бизнес-резиденция «над» Тбилиси, всесезонный горнолыжный спуск «Снежком» и Государственный академический Большой театр…

Бесспорно, жаль, когда проекты оказываются невоплощенными. Но даже то, что ушло «в стол», часто со временем возвращается в той или иной ипостаси. Так, не востребованный когда-то в начале 90-х наш с Н. Шангиным проект яхт-клуба в Мисхоре определенно повлиял на реализованный проект здания правительства Московской области. А концепция так и не построенной гостиницы в Хельсинки спустя десять лет неожиданным образом отразилась во входном павильоне мемориала «Катынский лес».

Архитектура. Конъюнктура. Судьба

Судьба способна на удивительные повороты, разнообразные кульбиты, поразительные совпадения. Зачем-то ей было угодно, чтобы проекты правительственных зданий в Москве и Московской области возникли у нас чуть ли не одновременно, в самый разгар проектно-строительного бума.

Проект административно-общественного центра Московской области (Дома правительства МО) — яркий пример дела случая в архитектурной жизни. Общий замысел возник сразу, с первого эскиза, и получил развитие в виде какого-то необязательного, дополнительного варианта, порученного нам в качестве радикальной альтернативы предложениям коллег. Никаких особых надежд на внимание к нашему проектному предложению не было в помине. Но судьба распорядилась так, что в итоге этот проект стал визитной карточкой и нашей мастерской, и института.

До сих пор не понимаю, каким образом нам тогда удалось опрокинуть устоявшиеся представления о репрезентативной архитектуре правительственных зданий, во многом сломать казенные стереотипы. Многие предостерегали: «Вас не поймут, делайте попроще и более традиционно». Но если есть твердая убежденность в том, что делаешь, необходимо надевать некие шоры и в зависимости от обстоятельств иногда гибко, а иногда напролом уверенно идти к задуманному конечному результату.
Удивительно, но при работе над этим проектом не возникало непреодолимых проблем даже в ходе взаимодействия с согласующими инстанциями. Все только помогали — никто не мешал.

Случай нечастый, ведь у нас любого архитектора с любым проектом легко могут насмерть замучить советами «под протокол». Их следует опасаться: коллективно советовать безопасно — не то что персонально отвечать за проектные решения перед заказчиком, коллегами, городом и миром.

Иногда, отстаивая свои принципиальные архитектурные решения, для большей убедительности приходится использовать различные специальные приемы.

Однажды в самый ответственный момент завершения строительства Дома правительства Московской области кто-то из областных чиновников нашептал начальству, что без атриумов в здании вполне можно обойтись, что и так сойдет и даже лучше будет. Действительно, строительных усилий было бы намного меньше и в эксплуатации гораздо проще, но архитектура без общественных пространств сильно проиграла бы.

Ситуация была патовая: сроки сдачи объекта на исходе, строители измотаны до предела, атмосфера напряженная и нервная. Единственный союзник, понимавший все негативные последствия для архитектуры строящегося здания, — наш госзаказчик, но и он не был уверен в том, что атриумы не оторвут.

Все-таки мы чувствовали, что он на нашей стороне. В какой-то момент он даже дал судьбоносный, бесценный совет: «Подготовьте варианты без атриумов, и, если все увидят, что без них не обойтись, попытаемся их отстоять». Мы тотчас объявили в мастерской антиконкурс, обещая гран-при за худший фотореалистичный портрет нашего здания, на котором оно без атриумов должно выглядеть не просто так, как будет, то есть очень плохо, но желательно еще хуже.

После рассмотрения нам сообщили, что все посмотрели, все поняли — и успокойтесь: атриумы остаются. Архитекторы мастерской (из тех, кто был в теме): С. Плужник, Д. Размахнин, Д. Дегтярев, Д. Елфимов, П. Никишин, А. Одуд — вздохнули с облегчением: пронесло!

Игра в конкурсы: воля случая. Проверка возможностей

Недаром всегда верил: мысль материальна. В 2002 году мы узнали, что объявлен открытый Международный конкурс «Правительственный квартал в ММДЦ “Москва-Сити”». Участвовать решили за две недели до его завершения.

Проект с А. Нагавицыным придумали за три дня, а работали над ним полторы недели. В первом открытом туре конкурса участвовало 59 команд, из них только 12 российских. Так как уже началось повальное увлечение высшего начальства импортными брендами и иноземными архитекторами, решили немного поиграть с трендом и лукаво прикинулись иностранцами: сделали все надписи-пояснения не на двух языках, а только на английском, фирменно упаковали планшеты. Сдавали их организатору не сами, а отправили водителя…

Проектное решение было предельно просто и внятно адаптировано для лучшего понимания международным жюри и будущим генподрядчиком строительства. Помогли эти военные хитрости или сыграло на руку то обстоятельство, что, вопреки настоятельным рекомендациям из конкурсной программы, мы догадались поставить 250-метровый небоскреб не сбоку, а прямо по оси моста «Багратион», но наш псевдоиностранный проект комплекса Мосгордумы и правительства Москвы прошел во второй тур конкурса.

В следующем, закрытом туре, когда на финише осталось всего 5 проектов из 59, с небольшим перевесом нам досталась первая премия и право на дальнейшее проектирование. В результате этот проект в «Сити» реализовывался очень долго, постоянно изменяясь, без малого почти 10 лет. Все разделы проекта были досконально разработаны. По нему уже началось мощное строительство: был выкопан и укреплен огромный котлован глубиной в шесть подземных этажей, отлита мощная фундаментная плита. Но при смене московской власти было заявлено: «Сити» — градостроительная ошибка, и Мосгордума и правительство Москвы никуда из центра столицы переезжать не собираются.

Площадку с недостроем город внезапно продал в частные руки, а наш проект сразу стал неактуален.

Конечно, конкурсы — это в известной степени лотерея, но участие в них всегда проверка своих возможностей и хорошая тренировка: если не сумеешь выиграть, то по крайней мере сможешь высказаться.

Впервые свою первую премию на открытом конкурсе я получил в детском университете для школьников при ЦДА за проект-макет детской игровой площадки. С тех пор каким-то невероятным образом участвовал в открытых или закрытых (заказных) конкурсах со счетом 50 : 50: или выпадала сразу первая премия, или вообще ничего. Появилась суеверная убежденность: конкурс не столько испытание своих возможностей, сколько шанс проверить, по-прежнему ли благосклонна к тебе и твоим друзьям-коллегам такая изменчивая судьба.

Судьба была часто хорошо расположена: случалось выигрывать крупные международные конкурсы с сотнями и десятками участников из разных стран и континентов при жестком судействе международного жюри, членами которого были самые признанные представители архитектурного мира.

Конечно, конкурсы нередко кончаются полным провалом: пересмотром результатов, вытеснением победителя из проекта или его отстранением от реализации. Несмотря на это, в архитектурном мире к конкурсам относятся крайне серьезно.

Самые свежие идеи, самые остроумные архитектурные решения, неожиданные профессиональные выходы из сложных, иногда невозможных градостроительных обстоятельств, как правило, воплощались в конкурсных проектах.
Настоящий архитектурный конкурс никогда не имел ничего общего с существующей профанацией в виде конкурсов портфолио, тендеров, редукционов, в которых творческая конкуренция архитектурных решений часто полностью заменена конкуренцией денег, административных ресурсов, инвестиционных возможностей и связей.

За прошедшие десять — пятнадцать лет строительного бума отечественная архитектурная практика сумела хоть как-то влиться в общемировой профессиональный мейнстрим, но без свободного и честного соревнования идей она может снова оказаться на обочине современной архитектуры.

Много раз казалось, что мы вот-вот должны снова войти в какое-то цивилизованное русло. Общество и страна должны наконец повернуться лицом к архитектуре, оценить и признать высокую значимость архитектурно- градостроительной проектной деятельности, вывести архитекторов из-под шестидесятилетнего глобального подчинения нашему не слишком продвинутому стройкомплексу и чиновникам, лоббирующим его интересы.

Антикварная ценность. Провенанс. «белые перчатки» в архитектуре

Стоимость старинных, иногда заурядных, часто плохо сохранившихся, но при этом подлинных предметов мебели, светильников, каминных порталов, решеток, балясин, дверных ручек в антикварных магазинах год от года непрерывно возрастает. Вместе с тем «рядовые» исторические здания оцениваются исключительно по степени износа, возможностям утилитарного использования, эксплуатационным качествам и безжалостно сносятся, если не отнесены к объектам культурного наследия или не рекомендованы к постановке на охрану.

Тем не менее у большинства таких «не памятников» серьезный провенанс, к тому же они наполнены множеством сохранившихся рукотворных элементов, фрагментов, деталей доиндустриальной эпохи, имеющих определенную, ничем не восполнимую антикварную ценность.

Комплексная реконструкция, проводимая в сложившейся городской среде, должна объединять взаимоувязанные, строго скоординированные, строительные, реконструктивные и ремонтные мероприятия, проводимые с целью модернизации, реабилитации, приспособления, реставрации исторически сложившейся застройки, а в определенных случаях — для воссоздания или компенсации ее утраченных фрагментов.

Ставшее сегодня неожиданно модным понятие «реновация», подразумевающее почему-то исключительно снос и новое строительство на освободившемся месте, не имеет ничего общего с корректной реконструкцией, направленной на реабилитацию и тактичное развитие существующей исторически сложившейся застройки.

Город — хрупкий живой организм, и решиться на любое «хирургическое вторжение» в него надо, заранее предусмотрев все возможные последствия. Проектирование в существующих кварталах, жилых микрорайонах, во всех анклавах города требует не только высокого уровня профессиональной квалификации, интуиции, но и жесткого самоконтроля.

В такой работе становятся необходимы особая щепетильность, осторожность, даже трепетность по отношению к жителям, давно освоенному жизненному пространству, ко всем его особенностям и традициям, тому, что именуется сегодня «памятью места». При работе с исторической частью любого старого города вообще всегда нужны «белые перчатки»…