Ростов Великий ещё в советское время был частью туристического маршрута Золотого кольца, регулярно посещаемым иностранными туристами, но до сих пор Ростов остаётся пунктом остановки экскурсий на несколько часов и причины тому описаны выше.
Есть и другой Ростов, но в него туристы не ездят никогда, зато школьники ходят из него в центр в гимназию через поля пешком.
При строительстве этого позднесоветского жилого района, называемого местными «Куба», он был отнесен на уважительно большую дистанцию, чтобы сохранить исторический центр, разруха в который пришла в 90х. Тут и там на периферии города и в исторической части за новыми заборами возвышаются новые коттеджи странных форм и цветов, построенные в основном новыми жителями города. Ещё сохраняются дома рядовой застройки, сделанные «как мера и красота покажет», но по разным причинам эти дома разрушаются или переделываются до неузнаваемости.
Попробуем разобраться чем отличаются дома традиционные, которые строились в Ростове до начала 1950-х годов от более поздних, и в чём причины изменений. По разным данным в 1913 году на селе проживало около 85-90% населения Российской империи, численность которого была приблизительно равна числу жителей современной России.
На Русском Севере (а Ростов Великий можно считать южной частью этих территорий) богатом хвойными лесами, дерево было основным материалом, но и в тех местах, куда был возможен сплав леса, например, на степных территориях Нижней Волги, деревянные дома составляли большую часть строений.
Интерес к деревянному храмовому строительству и, в меньшей степени к традиционной избе, появляется у российской интеллигенции к концу 19 века с развитием течений неорусского стиля. В архитектуре всё предыдущее время традиционное русское деревянное зодчество развивается параллельно с Академической классической школой. Только после отмены крепостничества в 1861 году вырастает новое поколение крестьян, которое имеет больше возможностей для строительства своего жилища и России появляются богато украшенные крестьянские усадьбы.
По желанию Екатерины Великой планы многих исторических русских городов радикально меняются — вместо улиц, следующих рельефу и канонам византийских Кормчих книг, появляются жёсткие сетки улиц и «прошпектов», только положение старых храмов и монастырей остаётся напоминанием о средневековой сложной уличной структуре. Однако, кажущаяся случайной сетка переплетённых улиц доекатерининских городов формировалась в результате взаимосогласованной застройки города, в которой «право на вид» определяло положение каждого нового здания — рельеф, точки раскрытия на храмы, реку, озеро, лес требовали непрямолинейной застройки, учитывающей интересы всех жителей.
Поддержание в порядке улицы, ливневых и канализационных канав было обязанностью каждого владельца дома, а потому территория за пределами ограды не воспринималось как чужая или ничья. Там, где застройку не определяла администрация, её регулировала местная община, а ограниченность материалов и строительных технологий определяли единство архитектурной палитры.
Разрушение этих низовых связей и принципов происходило медленно, но неумолимо. Пётр I, запретивший строить из камня везде кроме Санкт-Петербурга, невольно поддержал традиции деревянного строительства на остальных землях России. Екатерина II, введя альбомы образцовых проектов и классические геометричные планы городов, серьёзно изменила вектор развития градостроительства в сторону абстрактного взаимодействия с ландшафтом и историей места.
Исторический центр Ростова Великого – один из таких примеров. Кремль Ростова построенный Ионой Сысоевым как образ Града Небесного ещё следует средневековым принципам, сохраняя живые непрямоугольные линии планов храмов, башен и стен, но уже екатерининский «веер» вырастает от бастионов земляной крепости исходя из новой логики Просвещения и прямолинейности артиллерийской стрельбы. Новые дома города выстраиваются «во фрунт».
Новая застройка 18 века российских городов достаточно однообразна по типам, но благодаря вариативности пропорций и строительным неточностям, она сохраняет живой характер.
Но, возможно, современный свободный российский рынок, заполненный дешёвыми пластмассовыми материалами в сложении с демонстративной свободой в архитектурных решениях, стал самым агрессивным механизмом разрушения и подмены визуальных кодов исторических центров малых городов. Вкупе с сетевыми технологиями продаж и агрессивной рекламой новое строительство служит разрушению местных культурных кодов, приводя к своеобразному «сайдингу мозга», когда кажущиеся «вечно новыми» материалы вытесняют ощущение истории и материальности места.
Амбиции хозяев участков и старых домов в сумме с отсутствием видения среды города как целого, социального и визуального, привели к нынешний пёстрой картине, в которой такие шедевры русской архитектуры как Ростовский Кремль, Спасо-Яковлевский монастырь, Борисоглебский монастырь, храм Иоанна Богослова на реке Ишне соседствуют с вполне стандартным благоустройством, типовыми красно-сине-желтыми детскими площадками, старыми и не очень руинами, пластиковым сайдингом, металлочерепицей всех цветов радуги на кровлях и заборами из профлиста.
Конечно, причины этого лежат в нескольких областях — экономической, ценностно-эстетической и общекультурной. В силу деградации кустарных производств и ухода мастеров заказать традиционное деревенское окно или наличник финансово по силам только очень обеспеченным людям. Пластиковые окна массового производства оказываются дешевле и, в короткой 10-15 летней перспективе, эффективней.
То же можно сказать о металлочерепице и профлисте. Легкость монтажа, эффект «вечной» новизны привлекательны для общества, в очередной раз старающегося забыть своё «бедное» прошлое. Неровности, складки, естественное старение материалов – во время силиконовых лиц и фигур, стерильных компьютерных 3D изображений – воспринимаются большинством как признаки ветхости и отсталости. При этом, средневековая и традиционная архитектура Европы и Азии по-прежнему остаются привлекательными для российских туристов.
Есть эта проблема и в архитектурном профессиональном сообществе, в котором дуализм Авангарда и ретроспективной реставрации по-прежнему остаются двумя главными полярными тенденциями, при этом Авангард оказывается весьма вторичным, а реставрация трансформируется в тотальное обновление старой архитектуры до состояния муляжа-симулякра.
Если мы хотим сохранить свою идентичность, не только русскую, но и татарскую, чеченскую, бурятскую, башкирскую, лезгинскую, балкарскую и многие другие, нам стоит заглянуть хотя бы немного глубже туристических брошюр, сувенирных лавок и культурных шаблонов, и тогда окажется, что традиционный характер архитектуры разных народов России и её регионов строился на очень похожих принципах, но приобретал разнообразие в силу местных особенностей — доступных местных материалов, климата, грунтов, плотности населения и типов его занятости, веры и обрядовости.
Восприятие традиции как застывший структуры – в корне неверно. Традиция – это непрерывность передачи навыков и приёмов, способов принятия решений и урегулирования конфликтов, которые отнюдь не отрицают инновации. Традиция в её живом, незамершем в академизме состоянии – это фильтр, это тот культурный генетический код, который позволяет обществу жить, адаптироваться к изменениям не растворяясь, не теряя связи со своим прошлым и строя мост в будущее для новых поколений.
Когда мы смотрим на Преображенский храм в Кижах, мы понимаем его связь с небольшой рубленой баней или амбаром, но по отношению к ней многоглавый Преображенский Кижский храм безусловно является инновацией. То же самое мы видим и осознаём на примере саманных домов Хивы, её мечетей и медресе, в амбаре из валунов и стенах и башнях Соловецкого монастыря.
Что делать, как развиваться, сохраняя глубину идентичности культуры и не впадая в «стилевую мимикрию» и создание псевдоисторических симулякров?
(Продолжение следует)
Комментарии (0)