Город-гибрид. Часть VIII. УРБО и АГРО

Часть VIII. УРБО и АГРО

Идеи, которые несколько лет назад в речах представителей элиты звучали робко и с оттенком сомнения, нынче предъявляются вполне уверено. Их смысл прост: следует всячески развивать большие города и агломерации. Лидерами этого процесса становятся Москва и Московская область. Считается, что этот рост должен сопровождаться организованным сжатием бесперспективных участков ткани расселения, т. е. вслед за бесперспективными еще с хрущевских времен селами и деревнями должны исчезнуть города, жители которых, возможно, и не подозревают о своей участи. 

Собственно, процесс этот давно и успешно идет, но только сейчас приобретает осмысленный характер, подтверждаемый представлением о неоспоримо большей ценности крупного города по сравнению с малыми. Лучшим из крупных городов, естественно, является Москва — образцовый капиталистический город, пример для меньших собратьев.

Первым аргументом в пользу этой картины является якобы неуклонное движение людей из сел в малые города, а из малых в большие, т. е. альтернатива большому городу не просматривается. Второй аргумент сводится к тому, что доля больших городов в ВВП также неуклонно растет, перевалив за 50 %, поэтому, отсекая ненужное и помогая большим городам расти, мы способствуем естественному процессу и упрощаем себе жизнь. Не надо думать о поддержании мелких и убыточных хозяйств, которым нет места в формирующейся картине мира. Несомненно родство этих представлений с теми, что утверждались советской властью и имели целью радикальное изменение характера страны и ее пространственной природы.

Почти до середины ХХ столетия Россия оставалась страной малых и средних городов, наибольших населенных мест, часто расположенных на значительном расстоянии друг от друга. До начала форсированной индустриализации столица и провинция не были антиподами, промышленность и сельское хозяйство, городская и сельская жизнь не были жестко противопоставлены друг другу. Они имели некую общую, скорее аграрную, окрашенность и формировали совершенно уникальную, дисперсную систему расселения, естественным образом ложившуюся в гигантское пространство страны.

Стремление подчинить это пространство своему контролю заставило советскую элиту пересмотреть критическое отношение классиков марксизма к большому городу, который вскоре оказался не только колыбелью пролетариата, ставшего опорой власти, но и местом, гарантировавшим безопасность и комфорт. Начавшийся было спор урбанистов и дезурбанистов за неуместностью был быстро прекращен, а стирание грани между городом и деревней обернулось стиранием деревни.

Комбинация индустриализации и коллективизации привела к взрывному росту избранных индустриальных центров, деградации малых городов и фактическому прикреплению крестьян, объединенных в колхозы. В итоге деревенское, в отличие от городского, оказалось второсортным, обреченным, отсталым и презираемым, следствием чего стало возникновение нерешаемой продовольственной проблемы.

Успех американских, европейских и азиатских мегаполисов, продемонстрировавших способность к быстрому росту капитализации, действительно впечатляет, но авторами этого роста были не те, кто приезжает в Россию с рассказами о велосипедных дорожках и проектами парков. Следствие успеха вроде качественного благоустройства российская элита приняла за его причину. Упорные попытки рассматривать большой город вне пространственного и исторического контекста, неспособность соотнести отвлеченные предпочтения с реалиями — несомненная особенность тех, кого именуют урбанистами и кто активно воздействует на сознание российской элиты.

Москва не Сингапур, и умение зарабатывать самостоятельно, способность к саморазвитию ей предстоит приобретать, причем приобретать в конкурентной борьбе с мировыми лидерами. Большие города России располагаются в конце «пищевых цепочек», вбирая за счет своих законных полномочий и административного веса результаты усилий, предпринимаемых за их пределами. Следствием перераспределения становится растущий разрыв в уровне жизни разных групп сограждан и постепенное истощение окружающей питательной среды. Судьбу деревни сегодня разделяют малые города, вслед за которыми в соответствии с концепцией сжатия отправятся средние.

Столыпин начал преобразование России с деревни, поддержки фермеров, кооперации и малого бизнеса. Вышедшее из спячки сельское хозяйство вдохнуло жизнь в малый российский город, превратив его в основу российского пространства. Малый пореформенный город, опираясь на институт земства и практику самоуправления, обзавелся школами, больницами, библиотеками и театрами, став местом, подарившим миру тысячи художников, писателей, инженеров и ученых.

Сталин начал с уничтожения деревни и создания за ее счет множества промышленных предприятий, породивших феномен моногородов и городов-гигантов. Погибшая деревня уже в наши дни отомстила городу кризисом и развалом построенного. Строительство без фундамента оказалось обреченным.

Жизнь в малом европейском или американском городе, жизнь в пригороде за пределами большого города не представляется сегодня чем-то вынужденным и ущербным как самим жителям, так и компаниям — большим и малым. Это осознанный выбор множества людей, вовсе не склонных жертвовать качеством медицины и образования, умеющих ценить хорошую экологию, социальный климат и налоговые преимущества. Но именно эту особенность западного урбанизма российские урбанисты упорно не замечают.

Отличия города и деревни определяются юридическим статусом поселения, типом среды и образом жизни, включая род занятий. Российское пространство по своей природе аграрно. В отличие, например, от пространства Италии или Германии, где деревни выглядят как города, российские города многим похожи на деревни. Это естественная особенность, которую надо не только уважать и ценить, но поддерживать, культивировать, упорно стараясь уловить ее сущность.

Россия не знала городского права, воздух города не делал людей свободными. Города московской Руси и Российской империи основывались и создавались как резиденции или опорные пункты по воле государя. Свободными людей делал воздух далеких окраин, тех мест, что были ближе к земле, которая могла считаться своей. В отличие от города, «с Дона выдачи нет». Связь с землей как некая ценность и естественная потребность сохранилась по сей день в сознании и поведении даже тех, кто имеет городскую прописку, для кого огород, сад или дача не только средства обеспечения продовольственной безопасности семьи, но и острова свободы.

Россияне упорно не стремятся стать горожанами, ведя двойную жизнь, одновременно носящую черты городской и сельской. Одни разделяют эту жизнь по дням недели или сезонам, другие, напротив, объединяют вокруг себя городские и сельские признаки, создавая то, что принято называть слободой. Московские коммуналки, дворы и бараки, особенно на окраинах города, до 1970-х годов прошлого века хранили явные следы деревенского быта и сельской жизни, которую еще недавно вели их обитатели.

Обыденная российская жизнь и представления заботливого начальства во многом независимы друг от друга и живут порознь, по-своему. Предметом любви советской и российской элиты остается большой город — советский или российский Нью-Йорк с непременными небоскребами, в роли которых выступают то послевоенные высотные дома, то башни «Москва-Сити».

Отношение к деревне, селу, земле, сельскому хозяйству теснейшим образом связано с отношением к природе, природному окружению. Приходится только удивляться тому, что, невзирая на очевидные признаки подъема и возрождения сельского хозяйства страны, повышения его роли в экономике, несмотря на значение добывающих отраслей, прежде всего нефтегазовой, ощущение ценности земли как кормилицы утверждается в России с трудом.

Желание российской элиты сделать максимально эффективной добычу сырья, нефти и газа сочетается с ощущением неисчерпаемости ресурсов и убеждением в необязательности ответственного отношения к природе, к оценке и ликвидации последовавшей интенсивной хозяйственной деятельности. Знаменитый лозунг советских времен «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее — наша задача» не утратил популярности и в новейшее время.

Эти настроения порождают особую категорию отложенных дел, о которых принято говорить, но заниматься которыми всегда рано. В числе таких дел, кроме внедрения «зеленых» строительных технологий, реформирования ЖКХ, создания системы утилизации и использовании отходов, обращения к возобновляемым источникам энергии и т. д., пребывает забота о сохранении природного комплекса страны, включая реабилитацию, восстановление травмированных участков и фрагментов.

Коммунистический Китай встал на путь «зеленого» строительства, охраны природы и экологического оздоровления, присоединившись после некоторых раздумий к Европе, США, Индии, Бразилии, Канаде, Австралии, Сингапуру и т. д. и т. п. Страны, их элита и сообщества, люди левых и правых убеждений, молодые и старые, на Западе и Востоке, глобалисты и локалисты сегодня объединены некими общепризнанными, абсолютными ценностями, которые ни у кого не вызывают особых подозрений и характерного недоверия. Российская элита обнаруживает в отношении природоохранительных идей, изменения климата, выбросов углекислого газа, парникового эффекта, глобального потепления, качества воды и воздуха, сохранения лесов и водоемов очевидную сдержанность, близкую к безразличию. Пространственное планирование природных территорий, их организация, наделение соответствующим статусом, поддержание дисциплины поведения на этих территориях, их рекультивация после пожаров, длительной эксплуатации или проведения работ — дела, мало знакомые отечественной практике.

Эта практика и эти настроения коренным образом отличаются не только от того, что господствует в окружающем мире, но и от настроений советского времени. Как бы ни выглядели в действительности советские города, они старались быть городами-садами, утопающими в зелени и окруженные зеленью. Как бы ни менялись советские градостроительные доктрины или картины мира, зелень и вода оставались неизменным компонентом облика городов, чем-то само собой разумеющимся чуть ли не со времен Просвещения и Э. Говарда. Воплощением советского социалистического идеала были утопающие в зелени наукограды, самым известным из которых стал Зеленоград. Современником наукограда мог бы стать агроград, идея которого в СССР была забыта и спустя шесть десятилетий всплыла в Скандинавии, откуда вполне способна разойтись по всему миру.

Отношения природы и города, «первой» и «второй» природы, в проектах и мечтах советских градостроителей постоянно менялись. Однако уважение и внимание к «первой» природе носило устойчивый характер. Если Москва по генплану 1935 года была городом парков и садов, то по генплану 1971 года она становилась городом-парком и самым зеленым городом мира. Зеленые клинья, доходившие до центра, лесопарковый зеленый пояс (ЛПЗП) и воднозеленый диаметр вдоль русла Москва-реки должны были составить непрерывную систему природных территорий, которые уходили далеко за пределы города. Пространства между городом и природой, пригород и загород наполнялись дачами, садовыми участками, огородами, зонами отдыха, пионерлагерями, санаториями, домами и базами отдыха в соответствии с расчетными показателями и граднормативами.

У наших западных конкурентов пригороды (сабербии), окружающие город и удаленные от него природные пространства уже длительное время обеспечены не меньшим вниманием, чем города. Регламенты плотно населенных, слабо населенных и ненаселенных территорий Европы вполне сопоставимы их продуманностью и действенностью. В России действенность не всегда эффективных регламентов и ограничений очевидно падает по мере удаления от центра большого города. Застройка московских зеленых клиньев и берегов Москва-реки, ликвидация ЛПЗП, по сути, означают прекращение отношений между городом и природой. Время заботы о природе и зелени миновало.

Опыт Красноярска, сохранившего в центре огромный зеленый массив, уникален и почти незамечен. Эталоном и образцом предложено считать московские парки, являющиеся собственностью учреждений культуры, вроде дореволюционных городских садов «Аквариум» и «Эрмитаж», где зелень и природа были некими экспонатами, сопровождением аттракционов, но не чем-то самостоятельным, тем более значимым и доминирующим.

_______________________________________

Андрей Боков
"Город-гибрид. О социокультурных предпосылках формирования российского пространства"

I. Картина мира
II. «Треугольник» и «элита»
III. Менеджеры и архитекторы
IV. Отраслевое и территориальное
V. Генплан и ПЗЗ
VI. Нормы, правила, стандарты
VII. Время остановилось
VIII. «УРБО» и «АГРО»
IХ. Фавориты и изгои
Х. Две среды жизнедеятельности
XI. Стиль элиты
XII. «Три цвета времени»

Работа выполнена в Научно-исследовательском институте теории и истории архитектуры и градостроительства (филиал ФГБУ «ЦНИИП Минстроя России» НИИТИАГ)